Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Первый из романов, подписанных «Эмиль Ажар», притягивает своей необычностью. Искренняя, отмеченная взаимностью дружба с удавом как гражданская позиция — таков удел, сознательно избранный героем книги Кузеном. Но, как выясняется, современное общество пока не готово к подобному повороту событий. У Кузена возникает одна проблема за другой… Роман о плате за непохожесть, в котором комические эпизоды вместе образуют высокую трагедию.
отрывок из произведения:
...Я всегда обращался за советом к нашему кюре. И его это очень трогало, он понимал: я жду помощи от него, отца Жозефа, а не от Господа Бога. Священники к таким вещам весьма чувствительны. И я их понимаю: будь я кюре, мне тоже было бы обидно, что меня привечают не ради меня самого. Чувство, знакомое мужьям, которых наперебой зовут в гости ради красавицы жены.
Наши доверительные встречи с отцом Жозефом происходили в «Рамзесе», табачной лавке на углу.
Однажды я случайно услышал слова моего начальника: «У него душа пустует» — и две недели не мог прийти в себя. Может, он говорил не обо мне, но, судя по тому, как уязвило меня это замечание, оно в меня и метило, вот почему никогда не следует злословить об отсутствующих. Отсутствовать целиком и полностью невозможно — человеку все равно будет больно, и с этим надо считаться. Это я так, между прочим, просто некоторые выражения, вроде «убивать время», меня угнетают. «Душа пустует» — тоже мне… Я не стал пускаться в объяснения, а достал фотографию Голубчика, которую всегда ношу в бумажнике вместе с паспортом, страховкой и справками на все случаи жизни, и показал начальнику — мол, вот кто живет в моей душе, ничего она не пустует!
— Знаю-знаю, — сказал он, — наслышан. Но позвольте спросить, Кузен, почему вы завели удава, а не какое-нибудь другое, более привязчивое животное?
— Удавы страшно привязчивы. Это у них в крови. Могут так привязаться, что и не развя жешь, — двойным узлом.
— Только поэтому?
Я убрал фотографию в бумажник.
— Его никто не любил.
Начальник странно покосился на меня:
— Сколько вам лет, Кузен?
— Тридцать семь. Видно, впервые в нем проснулся интерес к удавам.
— И вы живете один?
Тут я насторожился. У нас поговаривают, будто всех служащих собираются регулярно тестировать на предмет выявления дефектов и сдвигов. В целях охраны среды. Может, это оно и есть?
Я похолодел. Поди знай, как расцениваются удавы в психологических тестах. Может, считаются дурным симптомом. Например, означают недовольство служебным положением. Мне представилась запись в личном деле: «Холост, живет с удавом».
— Я решил построить семью, — сказал я, имея в виду скорую женитьбу, но начальник отнес мои слова к удаву. Взгляд его становился все пристальнее. — Это только пока. А вообще я скоро женюсь.
Я сказал правду. Действительно, я собираюсь жениться. На мадемуазель Дрейфус. Она ходит в «мини» и работает на том же этаже, что и я.
— Поздравляю. Но не всякая жена уживется с удавом, — сказал начальник и вышел, не дав мне возможности возразить.
Я и без него знаю, что мало кто из современных женщин согласится жить бок о бок с удавом длиной в два метра двадцать сантиметров, который больше всего на свете любит обвивать человека с головы до ног. Но дело в том, что мадемуазель Дрейфус сама негритянка. И несомненно, гордится своим происхождением, корнями и природным окружением. Она из Французской Гвианы, о чем свидетельствует ее имя: тамошние уроженцы часто присваивают имя Дрейфус в память о местной знаменитости и для привлечения туристов. Невинно осужденный капитан оттрубил там почем зря пять лет, прежде чем его невиновность воссияла на весь мир. Я прочитал о Гвиане все, что только можно разыскать при большой любви, и узнал, что эту фамилию приняли пятьдесят две черные семьи из соображений патриотизма и расизма в армии в 1905 году. А так кто их заденет? Когда однажды некий Жан-Мари Дрейфус был осужден за кражу, это едва не повлекло за собой революцию: посягнули на национальную святыню! В общем, я завел африканского питона без всякого умысла, а не в оправдание и объяснение того, почему я живу один, почему у меня нет женщины и друзей среди себе подобных. Между прочим, начальник сам не женат, и у него нет даже удава. Собственно, предложения я еще не делал, и хотя дело только за удобным случаем, а он может представиться нам с мадемуазель Дрейфус в любой момент, правда и то, что удавы, как правило, внушают брезгливость, отвращение, ужас. Требуется — я сознаю это и не впадаю в отчаяние, — требуется, говорю я, некое избирательное сродство, общие культурные корни, чтобы моло дая женщина согласилась терпеть столь весомое доказательство любви. Именно на это я и уповаю. Возможно, я выражаюсь несколько туманно, но в Большом Париже насчитывается десять миллионов жителей, не считая приезжих, так что, даже решившись обнародовать крик души, приходится соблюдать осторожность и о главном умалчивать. Кстати, Жан Мулен и Пьер Броссолет потому и были схвачены, что выдали себя, пойдя на контакт с посторонними.
Или вот еще из той же оперы: как-то раз в метро на станции «Ванвские ворота» я сел в пустой вагон, только один пассажир сидел в уголке. Я сразу увидел, что, кроме него, в вагоне никого нет, и, естественно, сел рядом. Мы сидели и молчали, томясь от неловкости. Вокруг полно свободных мест, а мы — бок о бок, щекотливая ситуация. Я чувствовал, что еще немного — и мы оба пересядем, но крепился, потому что понимал: вот оно, самое кошмарное. Я говорю «оно» для ясности. И тогда мой сосед, желая разрядить обстановку, поступил очень просто и мудро: вынул из бумажника пачку фотографий и стал показывать мне одну за другой, как будто знакомил друга с семейным альбомом.
— Вот эту корову я купил на прошлой неделе. Джерсейской породы. А эта свинья тянет триста кило. Как они вам?
— Просто загляденье, — ответил я растроганно и подумал обо всех, кто ищет и не находит друг друга. — Вы фермер?
— Нет, это я так, — ответил он. — Просто люблю природу.
К счастью, мне было пора выходить, а то мы уже так далеко зашли во взаимной откровенности, что дальнейшее продвижение было бы затруднительно по причине внутренних барьеров.
Уточняю для ясности: я вовсе не отступаю от темы — как пошел, так и иду в «Рамзес» советоваться с аббатом Жозефом, но в соответствии с предметом исследования следую удавьей манере передвижения. Удавы ползают не по прямой, а петлями, бросками, извивами, спиралями, свиваясь и развиваясь, образуя кольца и узлы, стало быть, то же должен прилежно проделывать и я. Чтобы Голубчик чувствовал себя как дома...
...Я всегда обращался за советом к нашему кюре. И его это очень трогало, он понимал: я жду помощи от него, отца Жозефа, а не от Господа Бога. Священники к таким вещам весьма чувствительны. И я их понимаю: будь я кюре, мне тоже было бы обидно, что меня привечают не ради меня самого. Чувство, знакомое мужьям, которых наперебой зовут в гости ради красавицы жены.
