Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Ясинская Марина Леонидовна. Родилась 7 октября 1980 года на Северном Кавказе в семье военнослужащего и, как следствие, в детстве сменила шесть школ и несколько мест жительства – Сибирь, Ленинград, Прибалтика и Поволжье. В 2002 году окончила Ульяновский государственный университет, получила дипломы юриста и переводчика и уехала в США. В 2006 году переехала в Канаду, город Эдмонтон. Защитила диссертацию и получила степень магистра права в университете Альберты. В настоящий момент занимается правовыми исследованиями и разработками реформ уголовного права в министерстве юстиции провинции.
Писать начала в 2006 году, предпочтение отдает фантастике и нереалистической прозе в самом широком её понимании. В 2008 году стала лауреатом премии Facultet в номинации «фантастика и фэнтези». Публиковалась в таких журналах как «Мир фантастики», «Полдень XXI век», «Химия и жизнь», «Уральский следопыт», «Сибирские огни», «День и ночь», «Очевидное и невероятное» и другие.
отрывок из произведения:
...Славное было время — канун тысячного года. Раздольное. Разгульное. Мы тогда знатно расплодились: дни были сытными, а люди — испуганными и беззащитными. Потому как те, кто должен был ограждать их от нежити, занимались совсем иными делами.
Люди ждали конца света — перевернутое число зверя уходящего года и три нуля наступающего года нового тысячелетия страшно смущали их умы.
Винить их за то не стоит — в мире такое творилось, что волей-неволей сам о конце света задумаешься. Судите сами: голод с нищетой косили всех без разбору, свирепствовали страшные болезни, процветало людоедство, пьянствовали и прелюбодействовали аббаты, грабили деревни рыцари, продавали церковную утварь и черепицу с церковных зданий клирики. В девяносто втором погиб в битве Конан Первый Рейнский, в девяносто третьем — Конрад Бургундский. В девяносто четвертом на трон взошел четырнадцатилетний сопляк Оттон III, надежа и опора Великой Римкой Империи. В девяносто пятом почили дюки Аквитанский и Баварский. В девяносто шестом преставился Гуго Капет. В девяносто седьмом убили Адальберта, знаменитого епископа Пражского, а уже в девяносто девятом скончалась, как ее называли, последняя святая последнего века Аделаида.
Не забудьте про то, что весной девяносто шестого ушел в мир иной тридцатипятилетний папа Иоанн XV. Впрочем, ему-то как раз было пора, он одиннадцать лет правил. Событие в те времена замечательное, ибо за один только десятый век славная католическая церковь сменила больше пап на своем престоле, чем восемнадцатилетний папа Иоанн XII — девственниц в своей постели. Наследник почившего, Григорий V, первый немец на престоле Петра, протянул до февраля девяносто девятого. Три года — не так уж и плохо в сравнении с тремя месяцами, выпавшими Льву V, и тридцатью тремя днями — Бенедикту V. Новый оплот Римской Католической накануне ожидаемого второго пришествия тоже оказался неплох — о Сильвестре II, первом папе-французе, в народе ходили слухи, что, еще будучи Гербертом Корильякским, у арабов в Марокко он изучал магию и знался с дьяволом, и, став главным понтификом, продолжал колдовать по звездам. Добавьте к этому бродящих по Европе аж двоих лже-пап, Бонифация VII и Иоанна XVI. Еще раз оглядите картину испытаний и бедствий, постигших народы, грязь и разврат, в которых погрязла святая церковь — и конец света покажется вполне закономерным.
Благородный люд рванул в Рим, замаливать грехи. Прочие бежали куда глаза глядят — семьями покидали города, целыми деревнями хоронились в лесах. Думали в непроходимой чаще пересидеть грядущий Страшный Суд.
Наивные, глупые люди! Смерть в лесах настигала только вернее. Одно дело, когда крестьяне запирались по избам и церквям и держали наготове осиновые колья, какую-никакую, а всё ж таки управу на нас. Другое дело — в глуши; тут люди становились беспомощнее овечьего стада. Волколаки и стригои, альпы и бруксы, суккубы и инкубы, уборы и мули — вся наша братия провала на славу. И я, Бертольд Лотарингский, среди них.
Только, в отличие от собратьев, меня не радовало, когда завороженный человечишко послушно подставлял горло. С тем же успехом можно сосать кровь из животных — разница небольшая. Мне же хотелось большего. Хотелось сопротивления, вызова, борьбы. Или хотя бы яркого вкуса: хотя мои собратья пили все подряд, сам я был довольно привередлив — кровь каждого человека ощущалась совершенно по-разному у меня на губах.
О, вкус крови! Сколько в нем многообразия, сколько оттенков!
Вкус зависит не только от возраста и здоровья человека, но и от его душевного состояния. Бурлящие страсти для крови — то же самое, что приправа для мяса. Каждая новая эмоция — словно новая специя — как не попробовать? И я с энтузиазмом занимался дегустацией.
Не все собратья меня понимали. Те, что постарше, говорили, что я молод и глуп, что я не познал тяжкие времена раннего христианства, когда на нас еще действовали кресты и потому просто схожу с ума от нынешнего обилия крови. Что моя лихая удаль и бесшабашность еще сыграют со мной злую шутку. Что привольные времена не вечны, и настанет день, когда мне станет не до вкуса — лишь бы была хоть кровь — какая угодно. Любая.
Я лишь смеялся в ответ.
Угадать верный момент, подобраться на поле брани, пройти незамеченным в неприступную крепость или под своды собора, выпить, не заворожив, ощутив в полной мере все оттенки вкуса — да, такой вызов привлекал меня. Вызов и, конечно, кровь...
...Славное было время — канун тысячного года. Раздольное. Разгульное. Мы тогда знатно расплодились: дни были сытными, а люди — испуганными и беззащитными. Потому как те, кто должен был ограждать их от нежити, занимались совсем иными делами.
