Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
ВИТКОВСКИЙ Евгений Владимирович — потомок семьи обрусевших московских немцев, владевших до 1917 картонажной фабрикой. В детстве и юности жил в Сибири, Киргизии, на Западной Украине, учился в Московском университете на искусствоведческом отделении (1967-1971). Печатается с 1969 года, с 1983 — член Союза писателей. До «перестройки» был известен почти исключительно как поэт-переводчик и специалист по зарубежным литературам. Наиболее известны переводы из Петрарки, Рембо, Валери. Лауреат переводческой премии Австрии (1994). Начиная с 1987 года, превратил в специальность также и свое давнее увлечение — русскую зарубежную литературу: подготовил собрание сочинений Георгия Иванова в трех томах (1994), Ивана Елагина в двух томах (1998), Арсения Несмелова (1990) (готовится расширенное переиздание в двух томах), четырехтомную антологию русской зарубежной поэзии первых двух волн эмиграции «Мы жили тогда на планете другой» (1994-1997). Кроме того, был составителем антологий «Строфы века-2» (мировая поэзия в русских переводах ХХ века, 1998, М., Полифакт), «Семь веков французской поэзии» (1999), собраний сочинений Райнера Марии Рильке, Франсуа Вийона, Редьярда Киплинга, Джона Китса и т.д. Оригинальные стихи печатались в разное время в периодике, альманахах и антологиях России и США. С 1980 работает и как прозаик: в 1994 закончил трехтомный роман «Павел Второй» (вышел в свет в 2000 как совместное издание «Фолио» Харьков и АСТ Москва). Роман «Земля Святого Витта» (2001, там же) служит своеобразным «мостиком» к новой трилогии «Кавель», также отчасти написанной. Свой творческий метод характеризует как «реалистический реализм».
отрывок из произведения:
...Гостья, молодая мать, сильно ослабла, спрашивать у нее об имени, которое она хотела бы дать сыну, не стоило, да и не имел привычки суровый иеромонах ни с кем советоваться. Он глянул в святцы, как положено, на три дня вперед, и выбрал из множества празднуемых в тот день святых Павла: имя, ныне во всей стране особо чтимое по высокополитическим причинам. Новокрещеный Павел, вовсе не такой слабенький, как бубнила молва, был возвращен матери и пришедшим с ней в Киммерию гостям. Крестными отцом и матерью, по старому обычаю, в Киммерии могли быть лишь киммерийцы, — стали ими для малыша подвернувшиеся под длиннопалую руку отца Аполлоса стражник Яшмовой Норы Кириакий Лонтрыга и повариха «Офенского Двора» Василиса Ябедова.
Василиса, женщина благолепная — в два киммерийских обхвата! — вплыла к оклемавшейся роженице и предъявила ей сморщенную мордочку новорожденного.
— А ну скажи, — почти пропела повариха, — скажи: Паша! Пашенька! Павел! Павлуша! Павлинька!
Роженица заорала не своим голосом; в прихожей кто-то сразу пустил слух, что, мол, второй идет, двойня будет, рано отца-иеромонаха отпустили, не вернуть ли? Роженица сомлела, повариха тоже испугалась, но уронила новорожденного лишь на собственный необъятный живот, скоренько отступила в другой покой, где напустилась на нее женщина-татарка; старец-лекарь, шепча одними губами общепонятные русские слова, занялся приведением в чувство молодой мамаши.
— Ты почему его Павлом назвала? — прямо спросила татарка. Повариха ничуть не смутилась.
— Батюшка нарек! По святцам нарек! Воля батюшки — святая воля! В святцах на двенадцатое, батюшка сказывал, целых двадцать семь имен есть! Аникий, Евлалий, Ефрем, Корнилий, Никодим... Зато, кабы молодая-то девочку принесла, на двенадцатое ни одного женского имени нет, и на тринадцатое тоже... А батюшка у нас — святой человек, вот, молод пока, а в года войдет — главным батюшкой во всем городе будет! Так что ты не очень-то, косоглазая!.. — Косоглазая плевать хотела на выпады киммерийских расистов, она неуверенно обвела глазами столпившуюся публику из числа бездельничающей обслуги, обреченно присела на лавку.
— А я ведь знала... — прошептала она.
— Ну, а если знала, — припечатала Василиса, тогда чего базаришь?
— Да она-то Алешей хотела назвать...
— Батюшке видней, и кончим на том. Как, первородка она? Молоко будет, или на кормилицу заявку писать?
— Будет, будет молоко, не надо кормилицу... — пробормотала татарка и удалилась в комнату роженицы. Из-под двери пополз тяжкий запах нашатыря и еще чего-то едкого...
...Гостья, молодая мать, сильно ослабла, спрашивать у нее об имени, которое она хотела бы дать сыну, не стоило, да и не имел привычки суровый иеромонах ни с кем советоваться. Он глянул в святцы, как положено, на три дня вперед, и выбрал из множества празднуемых в тот день святых Павла: имя, ныне во всей стране особо чтимое по высокополитическим причинам. Новокрещеный Павел, вовсе не такой слабенький, как бубнила молва, был возвращен матери и пришедшим с ней в Киммерию гостям. Крестными отцом и матерью, по старому обычаю, в Киммерии могли быть лишь киммерийцы, — стали ими для малыша подвернувшиеся под длиннопалую руку отца Аполлоса стражник Яшмовой Норы Кириакий Лонтрыга и повариха «Офенского Двора» Василиса Ябедова.
